Король без развлечений

пасайтесь истины, — якобы сказал он, — она одинаково верна для всех». (Для того, чтобы сказать такое, вовсе не обязательно было ходить в школу до двадцати лет.) Кстати, после такой остроты Ланглуа рассмеялся. Не много же ему надо было, чтобы рассмеяться, не правда ли?

Никогда мы не охватываем события и людей полностью. Если бы мы видели только высокомерие и немногословие Ланглуа, о нем могло бы сохраниться достаточно отрицательное впечатление. Но ведь все остальное, если вдуматься, было до того симпатично! Прав был Ланглуа, когда ругал нас. И Ансельмия и всё прочее, вся эта невеселая история, — ведь и с нами это вполне могло бы случиться!

Деревья интересовали его лишь как стволы, расположенные так, чтобы они могли укрыть его, чтобы они более или менее разумно выстраивались позади незнакомца и позволяли продолжать погоню. (Потом он скажет, сколько было открытых и потаенных мест в ложбине, сколько там было ям и склонов и как все эти укрытия и открытые места помогали или мешали его продвижению: в каких-то зарослях леса он мог позволить себе бежать бегом; какие-то поляны приходилось обходить, скрываясь за деревьями; где-то надо было подолгу ждать, прежде чем выйти из укрытия; а тем временем он с удивлением понимал подсказки, исходившие от снега, от тишины, от темных ветвей и даже от слабого запаха сырой коры, понимал странные наставления, которые нужно было тут же расшифровать, чтобы немедленно ими воспользоваться.)

находился уже не на той земле, где надо пилить доски, чтобы заработать на пропитание Фредерику III, а был словно в ином мире, где надо обладать качествами любителя приключений. При этом он был счастлив необычайно! (Этого он не скажет. Во-первых, потому что сознавал это очень смутно, но даже если бы и сознавал, все равно бы не сказал, скрыл бы это на века вечные, даже в самый последний момент, когда сам превратился бы в такого прогуливающегося человека, за которым кто — то идет по следу.) Он был счастлив необычайно оттого, что мысленно представлял себе (или точнее: инстинктивно осознал) безграничность нового мира, подобного архипелагу из бледных островов, обрамленных черным, которые возникали по ту сторону Арша в лучах из серебристой пыли.

Невозможно жить в мире, в котором полагают, что восхитительная элегантность оперения цесарки бесполезна.

Она не решалась говорить слово «любовь», а говорила: «наслаждения» и «звуки органа

Ну и не понимайте, а пока идите греться к своей снохе.
— Я лучше спать пойду.
— Вот-вот, — говорю. — Приятных снов.
— У меня никогда не бывает приятных снов.
— Ну тогда делайте, что хотите.
— Если я могу делать, что хочу, — говорит, — то я остаюсь здесь.
— Ну все, хватит

В такую погоду я готов есть капусту с капустой и капустой заедать

Ничего странного: поскольку речь идет о волках, то времени разводить философию просто нет

Приличный волк, умеет себя преподнести