Скатерть Лидии Либединской

Человек может быть счастлив, если у него нет трех свойств: жадности, ревности и зависти

Павленко говорит про художественное произведение: – Это говно, но это еще не то, что нам надо.

Она говорила, что знает рецепт счастья: не завидуй, не ревнуй, не бойся, не скупись…
Из письма (конец 2002-го, Лиде за восемьдесят):

Как-то у нее в гостях на кухне (где по стенам триста досок расписных висят, не повторяясь по рисунку) сидел Витя Шендерович, и в застольном трепе я ему сказал, что у меня и тещи нет его последних книг.
– Как же вы живете? – театрально изумился Витя. – Что читаете?
– Пушкиным пробавляемся, – елейно пояснила теща.

ждем 2 апреля, когда начнем жить по новым ценам, впрочем, они уже давно новые. <…>

У нас поют частушку:
Есть талон на горькое,
Есть талон на сладкое.
До чего ты нас довел,
Голова с заплаткою

и гуляка-мужик. Я представляю себе такую картину: на балкон выходит А.Н., заспанный в халате, а внизу у балкона стоишь ты, знаешь, бывают такие тощие парни в посконных брючонках, в каких-нибудь опорках, но с чрезвычайно лихим видом.
– Ну как, Санька? – спрашивает А.Н.
– А как ваша милость?
– Спасибо. Как ваша?
– Да уж все будет, как следует, А.Н.! – говоришь ты, заливаясь тонким жеребячьим смехом. После этого вы пускаетесь на неделю в самые грязные похождения.

Был период, когда В.Герасимова была замужем за А.Фадеевым. Фадеев любил выпить. С этой точки зрения она не одобряла его времяпрепровождение с А.Н.Толстым.
– С А.Н. вместе вы представляете собой глубоко национальное явление: гуляка-барин

Однажды накануне какого-то парада я взял билеты на трибуну для ленинградских писателей. Я жил в центре на ул. Рубинштейна (б. Троицкая), и всем было удобно брать билеты у меня. Я их оставил в вестибюле, у нашего швейцара, очень толкового уже пожилого мужичка, которого мы все звали Лука, т.к. в своих интонациях он имел сходство с горьковским Лукой. А.Н.Толстой заехал за билетами и, подойдя, сказал Луке:
– Мне билеты оставлены?
– Пожалуйста! – сказал Лука, быстро оглядев его и роясь в конвертах. – Лев Николаевич будете?
– Почему Лев Николаевич? – опешил Толстой – Я Алексей Николаевич.
– Братец будете? – с успокоительной интонацией произнес Лука.
На это Алексей Николаевич ничего не ответил, взял билеты и ушел.

Свирский[20] рассказывал, как Бунин читал «Анну Каренину», перечеркивал, исправлял.
– Что Вы делаете?
– Сокращаю, слишком растянуто. Можно превратить в маленькую повесть.

дневниках Георгия Эфрона