Зелимхан

Как говорят в народе: бедный богатому не брат.

— Людям я всегда верю, Бици, — сказал ей Зелимхан печально, — но ведь предатели — не люди. В этом все дело.

С юных лет горец привык верить, что на слово мужчины можно положиться. По его представлению, все записанное на бумаге может быть истолковано по-разному, но слово мужчины, тем более генерала, неизменно и твердо, как дамасский булат.

«Я знаю, вернуться к мирной жизни мне теперь невозможно, — писал он с болью на душе. — Пощады и милости я тоже не жду ни от кого. Но для меня было бы большим нравственным удовлетворением, господин председатель, если бы народные представители поняли, что я не родился абреком, не родились абреками также мой отец, брат и другие товарищи».

— Чего же ты хочешь добиться еще?
— Правды.
— Сын мой, ее же нет нигде, — сказала мать.
— А я найду, — ответил сын.

— Мы не из очень храбрых, господин пристав, — продолжал старый пастух, сурово насупив рыжие брови, — но и не такие мы трусы, чтобы отказываться от своих слов.

Холодна ты, о смерть, даже смерть храбреца,

Но я был властелином твоим до конца...

Трусость людей, которые, по сути, ничего не могли решать, была обратной стороной подлости тех, кто все мог потому, что торговал не только совестью, но телами своих дочерей, даже жен.

Таково сердце любящей матери. Матери, которая в великом страдании рожает детей и первая учит их мудрым законам предков, чтобы потом, когда они станут взрослыми, жить в постоянном страхе за них. Она добывает огонь и поддерживает его всю ночь; выделывая шкуры и сукна из шерсти, она обшивает семью, варит пищу и ест сама то, что остается от детей. Она ложится спать последней и встает первой. Это она — женщина — дает начало жизни и сама умирает, не оставив на земле даже своего имени...

Молчаливость Зелимхана в этот период его жизни имела глубокие причины. Воспитанный в горном ауле в нормах наивной, но возвышенной горской морали, он вдруг столкнулся с подлостью окружающей его жизни. Он не мог принять эту жизнь такой, какой она предстала перед ним, и внутренне созревал для того, чтобы объявить ей войну.