Хаски и его Учитель Белый Кот

Небеса сострадательны, а все живое, так или иначе, смертно. Умереть — это как закрыть глаза, так какая разница когда?

– Живой или мертвый я не обвиню тебя

Отопление не работает, так что давайте посмотрим кто как согревается.
Мо Жань 0.5: – Чу Ваньнин, подойди. Сегодня ты будешь обнимать этого достопочтенного.
Чу Ваньнин: – Разве у тебя нет императрицы?
Мо Жань 0.5: – Кто-нибудь, уведите императрицу и зажарьте ее в масле

день, когда он разгрызет шелковые стены и, обессиленный, вывалится из своего убежища, разве хоть кто-то там, снаружи, ждет его?

Ему нравился Мо Жань, но этот юноша был слишком молод, слишком непонятен и слишком горяч. Чу Ваньнин предпочел бы держаться в стороне от его огня, чтобы однажды не сгореть в нем дотла.

И хотя он предпринял все шаги, чтобы оградить свое сердце, этого оказалось недостаточно.

Он не понимал, что сделал не так.

У него осталось так мало иллюзий, но и они сегодня утонули в холодном дожде, затянувшем все его небо.

— Учитель, посмотрите туда! — испуганный крик Сюэ Мэна вернул Чу Ваньнина к реальности. Он оглянулся и увидел, что в плавильном горне расплавленный металл вновь пришел в бешеное движение. Чжайсинь Лю

Сюэ Мэн, — Чу Ваньнин крепче обнял юношу, пытаясь утешить как мог.

Под влиянием водного течения белые одежды Чу Ваньнина и его длинные черные волосы закрыли бледное лицо. Все, что Мо Жань мог видеть — мягкое сияние темных глаз, скрытое за тонкой завесой длинных ресниц. Затем течение стало еще сильнее, и в тусклом свете стало сложно что-то рассмотреть.

Он только слышал, как Учитель сказал:

— Не плачь, все уже случилось.

Его голос нельзя было назвать нежным, но это были самые теплые слова, что Мо Жань слышал из уст Чу Ваньнина за всю жизнь.

В тоннеле все замолчали. Каждый погрузился в собственные мысли.

Мо Жань прислонился к ледяной стене, наблюдая, как Чу Ваньнин держит Сюэ Мэна, похлопывая

он ждал и ждал, а этот человек так и не появился. Со временем его имя в мире совершенствующихся стало слишком известным. Люди с восхищением смотрели на Чу Ваньнина как на недостижимую гору, чуждую человеческих слабостей. И, со временем, он принял эту роль и стал той самой недосягаемой вершиной без чувств и желаний.

Он будто бы спрятался в коконе, и время непрерывно ткало все новые нити шелка, укрепляя стены его убежища. Сначала сквозь стенку снаружи еще просачивается свет, но год за годом кокон становился все плотнее, и настал момент, когда он больше не смог ничего увидеть. Внутри кокона остался только он сам и темнота.

Чу Ваньнин не верил в любовь с первого взгляда или предопределенность случайных встреч и уж точно не хотел преследовать кого-то в надежде на взаимность. Если даже настанет

Чу Ваньнин посмотрел вниз, его ресницы затрепетали как крылья бабочки. Наконец, он слабо улыбнулся:

— Не нужно благодарить…

И после некоторой паузы:

— Мо Жань…

— Что?..

Чу Ваньнин обнял его, как будто все еще находясь в своем сне, погладил по волосам и тихо вздохнул:

— Знаешь, что слишком хороший сон не всегда будет правдой?

Затем он отстранился. Этот миг близости было таким же кратким, как то мгновение, когда стрекоза касается воды.

Мо Жань поднял голову. Он действительно не понимал, что Ши Мэй имел в виду, но был уверен лишь в одном: это краткое объятие было подарено ему добрым сердцем Ши Мэя лишь из жалости.

Кисло-сладкое терпкое послевкусие этого ощущения так и осталось на языке

Тем не менее, когда он услышал признание Мо Жаня, это его «я всегда любил тебя», Чу Ваньнин почувствовал, что он понес полное и позорное поражение.

То объятие внутри иллюзии, когда он касался Мо Жаня, было лишь милостыней, которую он украл у Ши Мэя. И хорошо, что Мо Жань никогда не узнает, что то теплое касание было прощальным даром совсем другой жалкой душе.

Чу Ваньнин никогда не верил, что Мо Жань когда-нибудь влюбится в него, поэтому с самого начала делал все возможное, чтобы подавить свои чувства. Он упорно работал над собой, запретив себе любое проявление симпатии к Мо. Нельзя смотреть на него, нельзя заставлять его, нельзя тревожить его и, точно, нельзя трогать…

Безрассудная любовь и восторженная одержимость бурно растут только на благодатной почве юности. Когда Чу Ваньнин был молод, он тоже надеялся, что кто-нибудь захочет остаться рядом с ним навсегда.

Чжайсинь Лю, казалось, был очень тронут. Он пристально посмотрел на Чу Ваньнина и попытался взмахнуть руками, словно пытаясь выказать уважение. Затем, преодолевая боль, он схватил руку Чу Ваньнина и дрожащим пальцем написал на ладони:

«Вытяни жребий... сломай кошмар...

Не растрать… сердца… мудрость...

Сон… разрушив… получишь чужое... и потеряешь все

сказать о техниках, которыми владею... Пожалуйста, будьте внимательны и осторожны…

Расплавленный металл сформировал новые письмена.

— Я хорошо разбираюсь в трех техниках. Первая — это Сон Нанькэ[1]. Попав в созданный мной кошмар, человек получит там все, о чем мечтает, и уснет навечно. Даже тот, у кого хватит духовных сил, чтобы осознать иллюзорность моего мира, все равно будет желать остаться там и никогда не просыпаться. Вторая — это Секрет Потерянного Разума. Пробужденные мной скрытые желания и жадность, живущие в сердцах, приводят людей к гибели. Третья — это Выбор Сердца…

[1] Нанькэ — утопическая страна из сна, оказавшаяся в реальности муравейником.

В этот момент духовная сила духа ивы истощилась, и он больше не мог контролировать расплавленный