Кира Ярмыш

Неважно, насколько образованны или успешны люди, неважно даже, какого они пола, – идея превосходства мужчин впаяна в головы почти всем.

Пиджак, или свитер, или футболку даже не требовалось снимать до конца – нужно было совершить движение, как будто ты пытаешься это сделать, поддеть краешек, а дальше мужчины всегда брали инициативу на себя, раздеваясь сами и раздевая ее. Но не Илья. Он повел плечами, чтобы облегчить Инге задачу, – пиджак соскользнул на пол. Инга ждала, что сейчас он начнет расстегивать ее блузку, но этого не происходило. Илья упоенно ее целовал и шарил руками по спине, но больше не делал ничего. Инга предприняла вторую попытку: расстегнула его ремень. Илья послушно снял ремень и вернулся к поцелуям. Инга опять почувствовала замешательство. Мужчины обычно не вели себя так – они должны были торопливо расставаться с одеждой, попутно срывая одежду с нее. Такой деликатности никто не проявлял, да Инга и не желала ее – она сама предпочитала снисходительно отдаваться мужским порывам.

Инга считала, что не испытывает стеснения во время секса, но сейчас чувствовала себя совсем по-другому. Бездействие Ильи, его странная покорность повергали ее в замешательство

Несмотря на то, что это он повел к кровати и начал раздеваться первым, Инге теперь казалось, что она принуждает его, едва ли не мучает, поэтому она временами замедлялась и всматривалась ему в лицо. Илья, однако, ничем не выказывал протеста или неудовольствия, и Инга снова начинала неуверенно двигаться. У нее родилось неприятное ощущение, что она демонстрирует цирковой номер, только и инвентарь для ее трюка, и зритель, наблюдающий за ним, – одно и то же существ

– Я так хочу тебя весь вечер, – с придыханием прошептал ей на ухо Илья, скользя руками вверх по ее бедрам.

– Ты, в этом платье, – продолжал невнятно бормотать Илья, кусая попеременно то ее губы, то ухо, то шею. Инга подумала, что ее макияж размажется, а поправить нечем. Она с трудом подавляла желание увернуться. – Я еле сдержался еще в офисе.

Его рука скользнула Инге под платье, она зажмурилась и выдохнула.

Илья вдруг остановился.

– Скажи мне, что мне сделать, – произнес он.

Инга открыла глаза и недоуменно уставилась на него. Илья смотрел ей в лицо со смесью возбуждения и настойчивости.

– Что сказать? – не поняла Инга.

– Скажи, что ты хочешь, чтобы я сделал? Я сделаю, что ты хочешь.

– М-м, продолжай, – велела Инга и снова прикрыла глаза. Она постаралась сконцентрироваться на ощущениях, но тут Илья снова остановился.

– Нет, – сказал он. Он тоже шептал – быстро, отрывисто, но при этом сейчас еле заметно насупился. – Скажи мне. Скажи, что мне сделать. Прикажи.

Им принесли стеклянный кувшин с водой и зажгли длинную белую свечу, вставленную в горлышко бутылки, покрытой, как бахромой, оплавленным воском.

Словно ее тело было просто оболочкой, скафандром, а она сама – крохотным комочком сознания, спрятанным глубоко внутри. Этот комочек равнодушно фиксировал, где именно инородные объекты задевают его панцирь. Никакого возбуждения она не ощущала, и ей было странно, что, пока она безвольно стоит

В этот краткий миг яркого света Инга осознавала, что все, случившееся с ней сегодня, останется навсегда. Ни предстоящие годы, ни все мировые запасы виски не отменят и не сотрут из памяти то, что произошло. Однако внутри почти сразу же срабатывал какой-то предохранитель и опять погружал ландшафт Ингиного сознания в непроглядную тьму.

– Ох, Инга, – пробормотал он, сжимая ее ягодицы сквозь платье, – ты просто сводишь меня с ума.

Инга кривовато улыбнулась.

– Мне нравится делать тебе приятно, – продолжал шептать Илья, не замечая ее выражения и снова целуя в шею. – Говори мне всегда, как именно тебе нравится, я сделаю все, что ты скажешь.

Инга хотела бы ответить, что вот так ей как раз не нравится – на холоде, сумбурно и с излишней настойчивостью, – но вместо этого спросила:

– Когда мы увидимся? Ну, по-нормальному?