Цикада и сверчок

Наверное, я постепенно лишился того, что называется инстинктом жизни, животной силой, – писал Акутагава. – Я живу в мире воспаленных нервов, прозрачный, как лед… Меня преследует мысль о самоубийстве. Только вот никогда раньше природа не казалась мне такой прекрасной! Вам, наверное, покажется смешным: человек, очарованный красотой природы, думает о самоубийстве. Но природа потому так и прекрасна, что отражается в моем последнем взоре».
В 1927 году, тридцати пяти лет от роду, Акутагава покончил с собой. Я писал тогда в «Последнем взоре»: «Как бы ни был чужд этот мир, самоубийство не ведет к просветлению. Как бы ни был благороден самоубийца, он далек от мудреца». Ни Акутагава, ни покончивший с собой после войны Дадзай Осаму (1909–1948) и никто другой не вызывают у меня ни понимания, ни

предсмертные стихи монаха Рёкана (1758–1831):

Что останется

После меня?

Цветы – весной,

Кукушка – в горах,

Осенью – листья клена.

Засветит ясное солнце, и пустое небо озаряется. Но ведь небо само по себе не окрашивается и само по себе не озаряется. Вот и мы в душе своей, подобно этому небу, окрашиваем разные вещи в разные цвета, не оставляя следа. Но только такая поэзия и воплощает Истину Будды» (из «Биографии Мёэ» его ученика Кикая).

Один цветок лучше, чем сто, дает почувствовать цветочность цветка.

Каждую ночь в дом залетают с вишни цикады.

«В кругу мыслящих кто не думал о самоубийстве?»

Встреча за чаем – та же «встреча чувств».

Цветы – весной,

Кукушка – летом.

Осенью – луна.

Чистый и холодный снег –

Зимой.

Счастье коротко, тоска бесконечна…

Жизнь в безвестности не страшна, лишь бы сохранились цветы сердца…