Закон» и «гражданин» в России второй половины XVIII века. Очерки истории общественного сознания

Империя1103Всероссийская во всяком случае пребывает нераздельна, и неразделима да пребудет под самодержавной власти императорскаго величества, и хотя особа императорскаго величества переселится из временной сей жизни в вечности, но императорское величество высокое достоинство и престол

XVIII столетии интеллектуалы еще ограничивались легким фрондерским недовольством, не выходящим за грани «дозволенной оппозиционности», что объясняется, в частности, молодостью культуры дворянского сословия, воспитанного и поставленного в исключительно привилегированное положение самой властью. Тогда первый поэт России, автор оды «Бог», Гавриил Державин, мог служить секретарем императрицы — в следующем столетии уже было невозможно представить Пушкина в этой роли при дворе Николая I.

Завещание канцлера, записанное другом свободы1054 Фонвизиным, через племянника писателя, будущего декабриста, станет вдохновляющим фактором для отважных молодых людей александровского правления, поддерживаемых мыслью, что и «отцы» мечтали о конституции1055. Однако в словах Панина, неопубликованных, необнародованных, доверенных перед смертью другу и адресованных воспитаннику, речь идет вовсе не о конституции, а об идее «самоограничения власти», которая как единственный монопольный источник закона собственно одна и может себя ограничить, а вернее, ограничить свои пристрастия и зависимость от капризов любимцев

«Оценивая то, что было сделано ею за многие годы, — пишет Е. В. Анисимов, — можно без особого преувеличения утверждать, что Екатерина II, десятилетиями работая над законодательством, в некотором смысле заменила собой целую Уложенную комиссию

русская фронда периода правления Екатерины II

Императрица, выступая от лица «Всякой всячины», пытаясь соответствовать тону новиковского «Трутня», писала также о согражданах, однако отождествляя их с подданными, главная доблесть которых состоит в признании справедливости и правосудия современного правления

Мнение Фонвизина о завидной судьбе русского крестьянина и наличии несомненных плюсов в его крепостном состоянии можно признать доминирующим в сознании просвещенного дворянства, т. е. той части высшего сословия, которая вообще задумывалась о положении податного населения

Таким образом, в развитии политической терминологии русского языка второй половины XVIII века запечатлелся еще один парадокс — понятия гражданин и сын Отечества становились нравственным оправданием существования крепостничества

Таким образом, с точки зрения большинства представителей высшего сословия, податное население не входило в разряд «hominesspolitici»991 и к гражданам, строго говоря, не причислялось

В крепостнической России эталонными, заданными властью чертами истинного гражданина обладала прежде всего элита дворянства. В трактовке Наказа граждане являются таковыми лишь в той мере, в какой они равны перед законами государства