Конец света, моя любовь

Дорогая, ты блядь, а я ухожу в плавание.

Все умирают детьми, особенно старики. Взрослые люди спешат, торопятся, живут иллюзиями — как будто не понимают, что, что бы они ни делали, — все равно всегда будет вечная ничья. Есть только детство и смерть. Их и надо нести в себе всю жизнь.

Она была красива одновременно совершенно по-детски и совершенно по-блядски, и это было просто невероятно.

Я перебирала его волосы, и он сказал, что это лучше секса.

с удивлением видишь, как целому миру приходит крах, но при этом — самое страшное: все остается по-прежнему.

Мы обе хотели друг перед другом казаться хуже, чем мы есть. Нам нравилось выебываться, и как мы выебывались — это отдельная история.

Что же, руки у нее были красивые, а сердце, должно быть, съел белый волк

Они стали навсегда одним целым — в этот незабываемый августовский день, который, несомненно, уже был. Однажды, множество раз. Столько же раз, сколько их разделял лес, и одна из них навеки оказывалась в нем, а другая ничего не замечала. Настя стала прежней — к ней навсегда возвратилось ее детство, ее прошлое и ее будущее, какими они были до того, как она попала в лес, но и лес тоже остался с ней и порой бывает виден тем немногим, кто знает, что такое лес, где-то на самом дне ее взгляда.

Я просыпалась с мыслью: «Опять вставать?» и засыпала с мыслью: «Опять спать?» Я думала, что мне скучно жить, и жила из чувства ответственности и с надеждой на будущее.

Она хотела телесного экстаза, неотделимого от духовного опьянения, хотела, чтобы плоть стала воплощением божественного логоса, дионисийского начала, той абсолютной невыносимостью, от которой все пути культуры стремятся увести к выносимому