Человек не может сознательно управлять способностью чувствовать, что что-то для него хорошо или, наоборот, плохо; но то, что именно он считает хорошим или плохим, что вызывает у него радость или боль, что он любит и ненавидит, о чем мечтает и чего боится, зависит от его ценностных стандартов. Если он выбирает для себя иррациональные ценности, его эмоциональный механизм вместо функции охранной системы начинает выполнять функцию разрушителя. Иррациональное невозможно, оно противоречит фактам реальности; факты нельзя изменить по собственному желанию, но они могут уничтожить того, кто этого пожелает. Если человек жаждет противоречий и стремится к ним, если он хочет одновременно любоваться пирогом и съесть его, он разрушает собственное сознание; его внутренняя жизнь превращается в гражданскую войну слепых сил, сталкивающихся в темных, неясных, бессмысленных, бесполезных конфликтах. (К слову сказать, именно в таком состоянии пребывает сегодня внутренний мир большинства людей.)
Счастье — состояние сознания, возникающее в результате обретения ценностей. Если человек ценит продуктивный труд, его счастье — мерило успеха его жизненного служения. Но если человек ценит разрушение, как садист, или самоистязание, как мазохист, или жизнь после смерти, как мистик, или бездумную эйфорию, как водитель «крутого» автомобиля, — предполагается, что его счастье измеряется успешностью осуществления задачи саморазрушения. Нужно добавить, что эмоциональное состояние всех этих иррационалистов неправильно называть счастьем, или даже удовольствием: это не более чем секундное облегчение преследующего их хронического ужаса.
Ни жизнь, ни счастье нельзя получить с помощью следования своим иррациональным прихотям. Человек свободен пытаться выжить какими-то случайными способами, например, как паразит, как попрошайка или