Воображаемый враг. Иноверцы в средневековой иконографии

дился на землю или на скамеечку, а остальные игроки, кружась вокруг, осыпали его насмешками, награждали тумаками, кривлялись и дергали за волосы. Его цель состояла в том, чтобы, не вставая с места, ухватить одного из обидчиков или обидчиц, и тогда попавшийся занимал его место.

Изображения этого действа очень похожи на средневековые игры, известные по маргиналиям в рукописях XIII–XV вв. (II.4.8 справа). Они были устроены как что-то среднее между современными «салочками» и «жмурками». В одном варианте вóда (по-французски его называли «лягушкой» — grenouille) садился на землю или на скамеечку, а остальные игроки, кружась вокруг, осыпали его насмешками, награждали тумаками, кривлялись и дергали за волосы. Его цель состояла в том, чтобы, не вставая с места, ухватить одного из обидчиков или обидчиц, и тогда попавшийся занимал его место.

Откроем византийские Псалтири IX–XI вв. Их создатели, представляя врагов Христа, часто шли по иному, но родственному пути. Греческие мастера изображали не просто зверей, а гибридов — людей со звериными головами (или в звериных масках). Например, в Псалтири Барберини (ок. 1065–1100 гг.) на верхних полях одного из листов Христос стоит в окружении обычного быка, быка c человеческим лицом, привставшего на задние ноги, и человека с бычьей головой. Внизу листа, где Спаситель изображен во второй раз, его атакуют три псоглавца c высунутыми языками и человек с двумя головами — бычьей и человечьей [28].

Помимо новозаветных персонажей в длинных туниках и плащах мы видим несколько человек, одетых по моде XV в. Это паломники, которые следуют за Христом в пространстве изображения. Один из них указывает зрителю/молящемуся на Христа, которого бичуют два палача.

После этого автор трактата рекомендовал молящемуся мысленно перенестись в начало истории Страстей, когда Иисус въехал на осле в Иерусалим. И начать медленное движение от эпизода к эпизоду, от одной сцены к следующей.

Дабы история Страстей Христовых глубже врезалась в твой ум и легче тебе было запечатлеть в нем каждое ее событие, полезно и нужно закрепить в уме определенные места и людей: пусть, к примеру, градом Иерусалимом будет хорошо ведомый тебе город. Отыщи в нем главные места, где могли бы происходить все события Страстей, к примеру дворец со столовыми покоями, где была Тайная вечеря Христа с учениками, дом Анны и дом Каиафы с тем местом, куда Иисуса привели ночью, и комната, где он стоял перед Каиафой, а над ним насмехались и били его. И обиталище Пилата, где он говорил с иудеями, а в нем комната, где Иисус был привязан к столбу…» [16].

Потоки крови, которая текла из ран Христа, говорили об искуплении (ведь, приняв смерть на кресте, Христос смыл с людей первородный грех) и о таинстве евхаристии (когда вино пресуществляется в Кровь Христову), без которого, как учила Церковь, нет спасения. Потому на стольких позднесредневековых образах тело Христа, покрытое ранами от бичей, терний, гвоздей и копья, буквально залито кровью. Отсюда горячий культ ран Христовых, которые, словно реликвии, нередко изображали отдельно от его тела (II.1.2, II.1.3).

Сначала цистерцианцы — «белые монахи», а в следующих столетиях францисканцы и выходцы из других орденов создали новые формы благочестия, которые в англоязычной литературе принято называть affective piety — аффективной религиозностью.
В их центре было израненное тело Спасителя, напоминавшее о его безграничной милости и сострадании.

Для христианской традиции Иисус — одновременно человек и Бог, смиренный узник, умерший на кресте, и воскресший царь, поправший смерть и повергший дьявола. В разные столетия фокус внимания внутри этого спектра образов и идей мог смещаться. С XI–XII вв. на первый план постепенно вышли его человеческая природа и те страдания, которые он добровольно принял ради искупления потомков Адама и Евы. Ведь, претерпев муки от рук римлян и иудеев, а потом умерев на кресте, Богочеловек, как считалось, открыл остальным людям дорогу к спасению.

Лютеране и кальвинисты пародировали папский герб множеством разных способов. На одной гравюре, выпущенной в Нидерландах в 1566 г., когда там вспыхнуло восстание против владычества ультракатолической Испании, высмеивается «папистская» месса. Священник и все остальные клирики — как алчные лицемеры и хитрецы — изображены с головами лис. На ретабле, установленном на алтаре, слева нарисован «святой Иуда» в папской тиаре и с нимбом, а справа — перекрещенные ключи, на которых повис кошель с его сребрениками (I.4.17) [68].