D. V

Извините, что перебиваю, но вы же знаете, как бывает порою: если не озвучишь свои мысли немедленно, забудешь и уже не вспомнишь. Я думаю о Диане де Пуатье155. Я считаю, что ее портреты, сделанные художниками школы Фонтенбло156, божественны. Действительно ли она выглядела так или нет, я не знаю, но в мемуарах того времени упоминается ее фантастическая кожа. Выходя на охоту с королем, она надевала маску, которая защищала ее лицо от ветра и прочего разрушительного влияния зимней погоды. Когда всходила полная луна, Диана выходила обнаженной на террасу, чтобы принимать «лунные ванны». И трижды в день купалась в холодной воде — удивительная практика. Но прямо сейчас я размышляю о лозунге, написанном у нее над кроватью: Seule157. Конечно, ее не назовешь такой уж одинокой: у нее, между прочим, было два короля.

А еще, конечно, у меня особое отношение к воде. Я говорила, что считаю воду божественным успокоительным? Будучи отчасти шотландкой, я нахожу волшебными прогулки под дождем. Я не говорю о том, чтобы бродить в ливень. Если вам нравится смотреть на огонь, это не значит, что вся комната должна быть охвачена пламенем. Но находиться среди воды, ощущать ее вокруг себя, просыпаться утром, зная, что небо и весь мир пребывают в этом чудесном состоянии свежести и чистоты… это моя мания. Единственное, чем я недовольна в американцах, — это тем, что они напрочь лишены вкуса к дождю. Кажется, он выбивает их из колеи, он против их природы. Американцы воспринимают дождь как оскорбление, как неудобство! Однако ведь дождь такой очищающий, такой освежающий, такой успокаивающий…

Все мы своего рода изгнанники, но невозможность когда-либо вернуться в свою страну — нечто такое, что нам незнакомо. Пробыв в России всего лишь сорок восемь часов, я подумала: я знаю множество стран, но ужаснее всего было бы не иметь возможности вернуться именно сюда, будь Россия моей родиной

Я получаю мало удовольствия от вечеров, на которых кто-нибудь встает и начинает выступать, или от вечеров со зрелищами и увеселением. Куда больше мне нравится просто поговорить. Хорошая беседа — редкое явление, и оно становится все более редким. Сегодня многие привыкли ходить в ресторан, но разговаривать в этом гвалте невозможно. Как замечательно, когда удается провести вечер у кого-то дома — маленькой тесной компанией, — где красноречивый гость берет слово, провоцируя тем самым жаркое обсуждение. Ресторан? Что может быть скучнее? Хорошие домашние повара, веселые приятели — вот залог превосходного ужина

Если вы не можете контролировать свою манеру ходить — вы не способны сдерживать свой гнев. Уверяю вас, тяжелая походка — это форма гнева. Следует тянуть подъем стопы кверху, напрягать ногу и, возможно, носить чуть более низкий каблук. Или потрудитесь хотя бы шагать чуть деликатнее. А если у вас не получается, вам следует поехать в Париж. Как сказал Наполеон: «Отправляйтесь в Париж — и вы станете женщиной»

Два лучших в мире мужских аромата созданы Риго. Один назвали L’Eau Merveilleux134, а другой — Eau de Kananga135. Это крепкие ароматы. Они напоминают мне о великолепии джентльменов эдвардианской эпохи в Париже начала двадцатого века

К­огда-то у меня работала изумительная ирландская горничная, с которой я обращалась совершенно невыносимо. Я заставляла ее произносить ложь — бытовую ложь — по телефону, денно и нощно. «Мадам еще не вернулась с обеда», «Мадам прилегла, и ее не велено беспокоить». А если я наотрез отказывалась говорить с кем-то, то: «Мадам нет в городе».
Через полгода она наконец решила меня покинуть. И, выходя за дверь, сказала: «До свидания, мадам. Впереди меня ждет честная жизнь»

Ложь ради того, чтобы выпутаться из какой-то ситуации или выиграть что-то для себя, — это одно. Но ложь во имя того, чтобы жизнь стала интереснее, — что ж, это совсем другое

— Диана, — сказал Алекс, — ты знакома со многими лжецами, — и перечислил двоих или троих.
— Нет, я не могу назвать их лжецами, — ответила я. — По мне, они романтики.
— Разве ты не видишь, — продолжил Алекс, — когда люди не верят в то, что говорят, а просто пытаются извлечь для себя выгоду, тогда ты и не выносишь их. Если же они верят сами себе и ты веришь им, тогда ты ничего не имеешь против.

В Vogue мы вечно были жутко заняты. Десять лет, по два номера в месяц, и каждая статья с подписью D. V. Я прочитывала их и потом отмечала: «Пожалуйста, вырежьте второй абзац. По-моему, он ужасен. Придите ко мне, обсудим». И подпись: D. V. D. V.? Нет, никто меня так не называл. Всегда только «миссис Вриланд». К­то-то в Музее, полагаю, и зовет меня D. V. Кто — не знаю. В этом что-то есть. Deo volente — «воля Божья» или Dominus vobiscum — «с Богом». Думаю, понтифики ставят эти символы на своих буллах так же, как мы пишем «всего наилучшего» в конце писем