Радуга тяготения

Миссия наша — нести смерть. Ах, как мы убиваем, как умираем мы, уникальные меж прочих Творений. Над этим нам пришлось потрудиться — исторически и лично. С нуля до нынешнего состояния выстраивать эту реакцию, что подавляет зеленый мятеж, силой почти не уступая жизни. Но лишь почти не уступая.

Он — воплощенный полет, хоть душа у него к бегству и не лежит, однако все понятие о том, как оставаться, он растерял...

Ленитропе эта история бередит пуританские надежды на Слово, Слово, ставшее чернилами типографа, обитающее вместе с антителами и закованным в железа дыханьем в крови доброго малого, хотя Мир ему всегда будет Миром в Понедельник — холодное лезвие вечно будет отчекрыживать любую паршивую иллюзию комфорта, буржуазией принимаемую за реальность... печатал ли он ли

Как там было, Катье? Я видел организованное собрание. Еще кто-то видел сад... — Но он знает, что она ответит.

На службу обществу себя поставило множество демобилизовавшихся матросов и солдат — так они хотя бы способны удержать душу в теле.

Это конный рыцарь, что беспрестанно скачет...
— Ничего себе.
— ...по шахматной доске Зоны, вот кто. Как Ракетмен, который сегодня пролетает над преградами. —

Мы умеем изготовлять истинную боль. Войны, само собой... заводские станки, промышленные аварии, автомобили со встроенной аварийностью, яды в пище, воде, даже в воздухе — все это величины, непосредственно увязанные с экономикой. Мы их знаем и умеем контролировать. Но «привыкание»? Что нам о нем известно? Туман и призраки.

Американский порок модульного повторения сочетается с тем, что, пожалуй, и есть наша основная цель: отыскать вещество, способное устранить сильную боль и не вызвать привыкания.

мимо с гиканьем проносится великий водоворот передислокации из Европы в Азию,

Одна стена, хоть и глухая, за годы разъелась тенями оперативников — так порою зеркала в общественных едальнях корежатся отражениями посетителей: поверхность набирает характера, будто старое лицо...