Воденников в прозе. Лучшие эссе

«…Духовный человек вообще никогда не выходит из состояния раздражения, тихой ярости и внутренних противоречий, ненависти и протеста», – сказал однажды Томас Манн.

«Это так же пошло, как, например, запекать майонез. Потому что ничего под майонезом запекать нельзя. Это холодный соус. При запекании он расслаивается. На воду и жир».
Лучше бы, честно скажу, расслоился я сам.

В свое время Набоков написал, что его мать, когда он заболевал ангиной или гриппом и кожа его на веках становилась прозрачной, а лоб – горячим от температуры, переходила с ним на «вы», словно хрупкое «ты» не могло бы выдержать груза ее обожания.
Господи, какая чудесная формулировка: «груз обожания»! А что мы можем предложить тем людям, которых любим и о которых беспокоимся? Ты моя кошечка, мой песик, мой цветочек?

«Как я могу быть согласен с тем, что я подонок и свинья?» – сказал честный Зощенко, веривший словам.

Неужели тебе действительно так интересны эти люди, которые пришли посмотреть, как будут тебя убивать?

– Ты – моя Родина, а я – твой народ. Нет у меня другого дома, кроме рук твоих, нет у меня полей других, кроме твоей груди. И вообще, ты пахнешь яблоками, – говорит.

И кое-что узнал про себя новое.
Больше всего (больше людей, победы и любви) мне нравится пустота.

Ведь как только подумаешь, что все, что было у тебя в жизни, – это любовь, и эта любовь как река, то становится стыдно.

Стыдно говорить «любовь-река» (можно было бы и сказать позаковыристей и поспокойней). Стыдно понимать, что только она и была. И ослепительные белые пятна солнца на темной воде. Их так много, что мне уже ничего не видно. Река одна, а людей на отлогах и на берегах – много. И кто-то еще стоит – вот тут, рядом (на бликующем камне), а кто-то уже за минувшим поворотом, но их взгляды продолжают друг друга, и я продолжаюсь в них… А может, вас и не было никого, а это просто река блестит?

«Вот пусть сам и платит!» – думал я злорадно, чувствуя, как во мне переливается беспримесный, без всяких этих добавочных других составляющих цветовых вариантов, абсолютно непроглядный, далеко оставивший позади себя компромиссный легендарный квадрат Малевича, ничем не лимитированный, глубокий и безвозвратный, как самая страшная космическая дыра, мой яростный, мой никого не простивший, мой навсегда прощальный, мой самый прекрасный, мой самый теперь уже навсегда одинокий, мой черный, чернее черного, черный цвет.

И тогда мне открылась истина.

Мы все живем в глупой придумке о себе. У всех она есть. А надо сбросить эту придумку.