Рагим Джафаров

— Что ты имеешь в виду?
— Что можно совершать поступки для достижения результата в обучении, а можно заботиться о том, как бы друг друга не обидеть.
— И ты считаешь, что одно исключает другое?
— Абсолютно. Обида — часть закалки. Либо ты научишься с нею справляться, либо даже не пытайся жить.

— А как именно ты выбирал, вокруг кого надо сплотить коллектив?
Костя в очередной раз посмотрел на Дашу как на дуру.
— Ну, у меня был сложный выбор между мной и Матвеем. Прям разрывался. Матвей обладает рядом уникальных командных качеств.
— Каких? — чувствуя подвох, все же спросила Даша.
— Ест грязь, например, — фыркнул Костя. — Ты перебарщиваешь с уровнем глупости вопросов.

Детские травмы ужасны до тех пор, пока мы не осознаем, что нанесли их себе сами, приняв решение исчезнуть, быть хорошим ребенком, быть сильным, всегда слушать маму и так далее. Ответственность лежит на нас самих. И принимаем мы это решение не только и не столько под давлением родителей, сколько из желания получить их любовь. Нет, даже не любовь, а ее проявления. Мы продаемся за одобрение, если угодно. Это можно назвать сделкой с дьяволом, ибо, принимая такое решение, мы продаем душу за любовь, но при этом лишаемся возможности любить. Предаем себя, решив быть теми, кем не являемся. Ты ведь не будешь спорить, что человек, который не любит себя, не может по-настоящему любить других?

Нет. Скорее всего, ты умрешь на пороге, – покачал головой Кауфман.

– От чего же?

– От голода. Ибо долго будешь сидеть перед дверью, думая о том, что так не бывает, такое невозможно, откуда тут эта дверь, в чем смысл и вообще – достойна ли ты счастья.

Не тупи! Если мы выпьем эту дрянь, то будем хотеть совсем другого! Как думаешь, ты сможешь использовать любимого? Сдать его, если понадобится? Выкинуть из игры, если он ослабнет? Я не смогу так поступить, если полюблю тебя!

Юля замерла, посмотрела на Румана.

– Нет, – тихо сказала она, – я тоже не смогу.

Кауфман громко высморкался в платок и шмыгнул носом.

– Извините, не обращайте на меня внимания, – махнул он рукой, – это так меркантильно, аж сопли потекли. Растрогался.

Руман закатил глаза, Юля улыбнулась.

– Принять, что есть замыслы и мотивы, которые вы понять неспособны! – высокопарно бросил понтифик.

– Да что же такое. Вечно у всех какие-то высшие замыслы, – вздохнул Кауфман. – Скоро из дома нельзя будет выйти, не наступив в чей-то пахучий высший замысел. Думаю, что, если однажды появится человек, который будет его лишен, – это будет настоящее чудо.

Да ты поэт! — усмехнулся Эзра.

— Не без этого. Это тоже к вопросу об образовании, древние греки были не идиотами.

— Это тут при чем?

— Обязательное изучение искусств. Музыка, поэзия. Даже у спартанцев, кстати. Их учили танцевать.

— Я в курсе, а при чем тут вообще искусство, никак не возьму в толк.

— Не буду углубляться, но, скажем так, половина психологов и терапевтов потеряла бы работу, если бы люди уделяли хоть сколько-то значимую часть своего времени творчеству. — Валентайн вдруг замер, глядя под ноги.

— Что там

Смысл — инструмент манипуляции, но парадокс и в том, что смысл — инструмент выживания.

Хотите красную машину? Делайте для этого то, чего никогда не делали, но не пытайтесь это оправдать логически. Не ищите в этом смысл. Это и есть настоящий выход из зоны комфорта — когда ты делаешь то, чего никогда не делал, ради того, что никогда не имел, и твой мозг этому сопротивляется. Он кричит тебе, что ты поступаешь глупо, что разумнее остановиться, но ты его не слушаешь. И как понимаете, нужно действительно хотеть того, к чему стремишься, или мозг победит, и ты вернешься к выживанию.

Не существует знания, способного сделать человека свободным. Только практика