Ннеди Окорафор

— Женщины не могут без компании, — сообщил Мвита.

— А мужчины не могут без ложного чувства превосходства, — сказала я.

Мой ум развивался и цвел

Но, как это бывает, когда что-то умеешь хорошо, усилие доставляло удовольствие, потому что оно в каком-то смысле давалось без труда.

К моему ужасу, он пришел к нам в палатку тем же вечером. Выглядел, однако, сногсшибательно — широкие белые штаны, белый кафтан. На голове белое покрывало. Одеться во все белое означало предстать пред кем-то с глубоким смирением. Обычно так делали женщины. Для мужчины это очень необычно. Он знал, как подступиться к маме. Сначала она его боялась и сердилась. Услышав о нашей с ним дружбе, она так отшлепала меня, что я убежала и проплакала несколько часов. И все же через месяц Папа и мама поженились. На следующий день после свадьбы она и я переехали в его дом. С тех пор все должно было идти прекрасно. И пять лет все было хорошо. Потом началось странное.

Мужчины нуру и их женщины сделали то, что сделали, не ради того, чтобы помучить и опозорить. Они хотели зачать эву. Такие дети — не плод запретной любви между нуру и океке и не ноа-океке, родившиеся светлокожими. Эву — дети насилия.

Женщина океке ни за что не убьет зачатое дитя. Она пойдет даже против мужа, чтобы сохранить жизнь ребенку в утробе. Однако обычай гласит, что дитя — это дитя отца. Эти нуру посеяли отраву. Океке, родившая дитя-эву, повязана с нуру своим ребенком. Нуру стремились разрушить семьи океке до основания. Наджибе не было дела до их жестокого плана. В ней не зародилось никакое дитя. Она хотела только умереть. Когда Амака добралась до нее, одного пинка хватило, чтобы Наджиба закашлялась.

Мы вчетвером полчаса пролежали бок о бок. Было больно. Каждой из нас дали тонкую золотую цепочку на талию, теперь ее надо было носить не снимая. Старшие, задрав одежду, показали нам животы с цепочками.

— Их освятили в воде седьмой из Семи рек, — сказала Ада. — Они надолго нас переживут.

Каждой также дали камешек, чтобы держать под языком. Они назывались талембе этану. Эту традицию мама одобряла, хотя ее смысл тоже был давно забыт. У нее был маленький гладкий оранжевый камешек. У каждой группы океке разные камни. Нам дали алмазы, о которых я раньше и не слышала. Похожие на гладкие овальные льдинки. Мой легко поместился под язык. Вынимать его надо было только за едой и на время сна. И поначалу следить, чтобы не проглотить его — это считалось плохой приметой. Я подумала вскользь — странно, что мама не проглотила свой камень, когда меня зачинали.

— Потом ваш рот с ним подружится, — сказала Нана Мудрая.

— Я не закончила, — продолжила сказительница.

Барабанщик выбил негромкую дробь. Он обливался потом, но не сводил с нее глаз. Было легко заметить, что он в нее влюблен. А из-за ее прошлого его любовь обречена остаться безответной. Наверное, с помощью барабанного ритма он пытался хоть как-то к ней прикоснуться.

— Женщины не могут без компании, — сообщил Мвита.

— А мужчины не могут без ложного чувства превосходства, — сказала я

У всех нас есть свои инструменты. Один из твоих — энергия, поэтому тебя так легко разозлить. Инструмент всегда хочет, чтобы им пользовались. Задача в том, чтобы понять, как им пользоваться

Точно. Бабочки хорошо понимают пустыню. Поэтому они и перелетают то туда, то сюда. Они всегда беседуют с землей. Говорят и слушают поровну. На языке пустыни можно позвать бабочек.

Он поднял голову, набрал побольше воздуха и выдохнул. Я узнала песню. Пустыня поет ее, когда все хорошо. В дни нашего кочевья, когда пустыня так пела, мы с мамой ловили скарабеев, медленно пролетавших мимо. Убери жесткую скорлупу и крылья, высуши остальное на солнце, добавь приправы — объедение.

На песню Мвиты слетелись три бабочки — маленькая белая и две большие желто-черные.

— Дай я попробую, — волнуясь, сказала я.