Эль Кеннеди

— Спорю, вы отменно повеселились. А на десерт ты, видимо, полакомился вагиной?
У него отваливается челюсть.
— Блядь, ты реально сейчас это сказал?

О моем секрете знают немногие. Но если какому-то козлу хочется со мной пободаться, то увиливать я не стану. Никогда. Это слабость. Я имею полное право быть здесь. Я имею полное право учить этих детей.

— У вас тут все в норме?
— Угу. Рассказываю ребятам, как ты задавал моей заднице жару во время штрафных.
Когда его брови подскакивают вверх, я понимаю, что он вспоминает наше последнее противостояние. Ну круто. Теперь я тоже об этом думаю. Остается надеяться, что дети не замечают окрасивший мои щеки румянец.
— Да, против меня у Каннинга не было ни единого шанса, — говорит Вес, быстро оправившись. — И кстати, с любой стороны гола. Неважно, был ли я с клюшкой или с вратарской перчаткой — он вечно проигрывал.
Я сужаю глаза.
— Ху… херня. Забыл, кто выиграл в последний раз?

— Ненавижу лето.
Непроизвольно я усмехаюсь. От тех, кто по шесть месяцев в году терпит морозные канадские зимы, можно было бы ожидать больше любви к жаркой погоде.
— Почему?
— Потому что лето всегда заканчивается. — Он понуро вздыхает. — Сколько оно длится? Два месяца, три? А после уходит, и нам остается снова дрожать в наших длинных подштанниках. Лето — конкретный обломщик. — Он пожимает плечами и повторяет сам себя: — Оно вечно заканчивается.
Он прав. Лето всегда заканчивается.

Моя сексуальная ориентация не влияет на мои способности хоккеиста. Я собираюсь упорно работать и очень надеюсь, что то, с кем я встречаюсь в свободное время, не скажется на отношении ко мне со стороны моих одноклубников. Но я знаю, что пресса зацепится за эту историю, стоит ей всплыть.

— Райан. — Он хмыкает. — Я ценю твою откровенность, но… мы уже знаем о твоей сексуальной ориентации.
От неожиданности я закашливаюсь.
— Знаете?
— Сынок, мы тщательно проверяем всех наших будущих игроков. Клубу не нужны сюрпризы в виде списка правонарушений с милю длиной, или пристрастия к таблеткам, или еще каких-нибудь скелетов в шкафу, которые негативно скажутся на имидже лиги.
Иисусе. Так они знали о том, что я гей, еще до того, как задрафтовали меня? Но откуда?
Я озвучиваю эту тревожную мысль.
— Как вы узнали?
Он фыркает.
— А что, ты пытался сохранить это в тайне? Судя по нашим сведениям, в колледже об этом были прекрасно осведомлены и твои тренеры, и товарищи по команде.
Я… ошарашен.
— Это мой тренер вам рассказал?
Он пожимает плечами, будто в этом нет ничего такого.
— Твой тренер не хотел, чтобы ты попал в команду, которая будет плохо с тобой обращаться. Он сделал тебе доброе дело. Как я уже говорил, ты произвел на Хэла сильное впечатление — и не только уровнем своего мастерства. Ты умный, рассудительный и с головой на плечах. Это все, что имеет значение — для него и для нас.
— То есть… — я пытаюсь обрести обратно свой голос, — клуб не возражает, что у меня связь с мужчиной?
— Нисколько. — Он складывает ладони в замок. — На самом деле, я уже написал пресс-релиз на случай утечки, где клуб выражает тебе безоговорочную поддержку. Мы готовы.

Лэндон показывает мне средний палец. Выглядит он хреново, и я нисколько не удивлен. Вчера он сосал из бутылки виски так увлеченно, будто пытался заставить ее кончить

Будучи единственным известным мне хоккеистом-геем, я решил придерживаться золотой середины. В смысле, если кто спросит, то я не стану отпираться и лезть в чулан, но добровольно распространять эту информацию тоже не собираюсь

Сегодняшний праздничный пир станет настоящей проверкой. Я уже познакомился с мамой, папой и одним братом Джейми. Пока что все идет хорошо.
— Лук нужно резать помельче, — сообщает мне Синди. Шлепнув меня по заднице, чтобы я подвинулся, она занимает мое место у стойки. — Садись. Смотри, как я режу. И, если надо, записывай.
Я усмехаюсь.
— Выходит, Джейми не говорил вам о том, какой паршивый из меня повар, да?
— Опеределенно не говорил. — Она фиксирует на мне строгий взгляд. — Но ты обязан научиться готовить, потому что я не собираюсь тратить все свое время на переживания о том, что моего мальчика плохо кормят в этой вашей Сибири.
— В Торонто, — поправляю ее я со смешком. — И я уверен, вы сами догадываетесь, что это он кормит меня.

Я не сноб, поскольку знаю, что за деньги ни ума, ни счастья не купишь. Спросите моих родителей