Гленнон Дойл Мелтон

Творчество помогает мне не уйти с головой в трясину, а одержимость – удержаться на земле, когда меня уносит слишком высоко.

залюбила их просто в мясо.

Когда я перестала бежать от огня и позволила себе загореться, я вдруг поняла, что превратилась в неопалимую купину: огонь боли повсюду, но я в нем не сгорю. Я могу гореть, гореть и оставаться живой. Я могу жить в огне. Я стала огнеупорной.

Жизнь – алхимическая лаборатория, и все мои чувства – это огонь, в чреве которого я обращаюсь в золото. И у меня все получится, но только если я перестану гасить себя по миллиону раз на дню. Только если выдержу и высижу в очаге своих эмоций – только тогда.

Нельзя обрести хэппи-энд, не прожив всю историю от начала и до конца.

Моя главная цель – прекратить уже наконец прятаться от себя и собственного развития. Прожить всю жизнь, так и не превратившись из гусеницы в бабочку, пугает меня намного больше, чем боль. Пройти этот путь страшно, но упустить его – намного страшнее.

Одна я – жалкая и испуганная, другая – любознательная и восторженная. Вторая – не мазохистка, нет, она мудрая. Она все помнит. Она напоминает, что пусть я не знаю, что ждет меня

Знаю, что боль не вечна, и я ее могу переждать, потому что испытала ее вдоль и поперек и могу ей доверять.

К зеркалу у меня в ванной приклеен стикер со словами:
«Прочувствуй все».

не существует на самом деле правильного и неправильного решения, хорошего или плохого. Это разделение исходит не из человеческой природы. Оно не истинное. Все «хорошо» и «плохо» – суть набор культурных норм, искусственных загонов, созданных для поддержания социальных институтов. Меня внезапно поразило то, что в каждой семье, каждой культуре и религии идеи условного добра и зла напоминают электрошокеры, лающих овчарок, которые сгоняют массы в стадо и не дают ему разгуляться