Андрей Федоров

находил, что счастье, которого заслуживало совершенство его души, медлит.

Он хвалился знанием языка и к самым красивым оборотам придирался с той ворчливой строгостью, с той академичностью вкуса, которой отличаются люди легкомысленные, когда они рассуждают о высоком искусстве.