Андрей Аствацатуров

Правда, будет немного жутковато. Но зато смешно. Главное — не надо пугаться и пить валокордин. Пусть жизнь течет своим чередом и непредсказуемо самовозрастает. Людям это нравится. Они ведь любят читать, смотреть, слушать, но только не жить.

Глазам присутствующих предстало следующее. К огромной толстой палке, врытой в землю, был приделан череп со скрещенными костями. К верхней челюсти черепа была прилеплена сигарета. Нижней челюсти у черепа вообще не было. На ее месте болтался пионерский галстук. К той же палке над черепом был прикреплен большой белый плакат, на котором красным фломастером было коряво выведено:

ВОТ ТЕБЕ ЖИВОЙ ПРИМЕР,

КАК СКУРИЛСЯ ПИОНЕР!

Дети были в полном восторге.

А Наташе объявили строгий выговор и чуть не отчислили из университета.

Однако это оказалось не так легко. Надписи совершенно не баловали разнообразием. В основном они сводились к предложениям сексуальных услуг с указанием контактного телефона и были весьма лаконичны: «Дрочу» (Антон), «Беру в рот» (Вольдемар), «Сосу» (Гоша). Попадались также объявления из цикла «знакомства»: «Ищу парня» (Васёк), «Ищу друга» (Константин).

Иногда эти темы переплетались. В том же туалете здания 12-ти коллегий на стене я обнаружил следующие строчки:

Пусть накакают в штаны
Поджигатели войны!
И да будет сей сортир —
Бастион войны за мир!

В мужском туалете Публичной библиотеки, в здании научных залов, на двери кабинки долгое время красовалась надпись, вероятно оставленная противником либеральных реформ:

Пусть Собчак хоть трижды мэр,
У него прыщавый хер!

Справедливости ради надо сказать, что один случай был, да и то в молодости, в конце 80-х, когда моему приятелю Федору Двинятину пришло в голову создать рок-группу.

Чушь какая! — возмутился Трубинский. — Кому это нужно?

— Если карточки разбирают — значит это кому-нибудь нужно, — пошутил Двинятин.

Ещё Джойс и Эренбург сравнивали Владивосток с Сан-Франциско.

А ведь взаимное проникновение Азии и Европы, обозначившееся было в литературе восточной ветви эмиграции (Арсений Несмелов, Борис Юльский, Михаил Щербаков, Валерий Перелешин, Николай Байков...), могло бы дать интереснейшие плоды.

Эдуард Лимонов (не он один) давно говорит о смерти романа: «Форма романа — это на самом деле для уровня сознания сразу после шимпанзе... Вот у меня лежит в ящике моё уголовное дело — вот это литература».