Мюриэль Барбери

Я думаю, единственное, что нам остается делать, — это постараться найти дело, для которого мы родились, и выполнить его в меру своих сил, ничего не усложняя и не веря в сказки о божественном начале в нашем живот­ном естестве. Только тогда смерть застанет нас за толко­вым занятием.

— чаепитие обладает редким достоинством: вносить в наше абсурдное существование частицу спокойной гармонии.

Самое важное для нас, как и для всех приматов, — оберегать и благоустраивать наилуч­шим образом свою территорию, подниматься или хотя бы не опускаться в иерархии стаи да еще совокупляться на все лады, как ради удовольствия, так и ввиду продолжения рода.

В такие дни, когда на алтаре нашей природной сути гибнут все романтические, политические, моральные, интеллектуальные и метафизические идеалы, которые упорно внушались нам многолет­ним воспитанием и образованием, с ними вместе и вся общественная конструкция, с ее делением на зоны и иерархическими ступенями, рушится и погружается в лишенное смысла Ничто. Нет боль­ше бедных и богатых, философов и ученых, повелителей и рабов, добрых и злых, практиков и тео­ретиков, синдикалистов и индивидуалистов, революционеров и консерваторов — все они лишь рядовые гоминиды, и их гримасы и улыбки, мане­ры и украшения, языковой и разные другие коды обусловлены генотипом среднего примата и расшифровываются очень просто: отстоять свое место или умереть.

Что, если литература — своего рода телевидение, которое мы смотрим, чтобы приводить в действие свои зеркальные нейроны и без особого труда­ получать токи активной жизни? Или, еще того хуже, литература — телевидение, которое показывает нам то, что мы проворонили?

Цивилизация означает усмирение насилия, по­беду — далеко не окончательную — над агрессив­ностью примата. Ибо мы были, остаемся и будем приматами, пусть даже научившимися ценить ка­мелии на мху. К этому сводится все воспитание. Что значит воспитывать? Это значит неустанно предлагать камелии на мху как средство, отвлека­ющее от импульсов животной натуры, которые никогда не прекращаются и постоянно угрожают нарушить хрупкое равновесие, без которого все рухнет.

Литература! Это ли не самое благородное развлечение, не самое приятное общество, не самое сладостное забытье!

психоанализ — единственное,­ что может сравниться с христианством в любви к нескон­чаемым страданиям.

И нам хочется удовольствия, за которым не надо гнаться, мы мечта­ем о блаженстве, которое возникает само собой, не в результате стремлений и достижений, а как проявление самого нашего естества. Искусство и есть такое блаженство.

Мы же смотрим на картину и получаем, не при­лагая никаких усилий, наслаждение от схваченной на лету красоты вещей, испытываем радость без вожделения, созерцаем то, что возникло­ помимо нашей воли, восторгаемся тем, чего нам не пришлось желать.